На Красноказарменной улице жил белый генерал Яков Слащов

Он мог повернуть штыки против того, кого сочтет нужным

Любой, кто проходил-проезжал по Красноказарменной улице, обязательно обращал внимание на этот дом справа, если двигаться в сторону центра. Огромный, выходящий к парку, он явно родом из той, старой, Москвы и помнит многое.

Вернулся в Россию из эмиграции

Раскроем сегодня только одну из тайн дома № 3. Пусть историки спорят о том, когда его построили, когда перестраивали, — нас интересует только то, что произошло здесь 11 января 1929 года.

Но сначала расскажем об одном из самых знаменитых жильцов этого дома — о Якове Александровиче Слащове-Крымском, генерал-лейтенанте Русской армии, кумире юнкеров, символе Белого движения, в 1921 году вернувшемся домой из эмиграции в Стамбул. Он жил здесь, в квартирах преподавателей курсов Красной армии. И по вечерам в его квартирке собирались как и вчерашние соратники — белые офицеры, примирившиеся с властью, так и курсанты-красноармейцы. И с некоторыми из них генерал сталкивался на полях сражений. Здесь много пили и спорили до хрипоты. Здесь допоздна горел свет, а Нина Николаевна Нечволодова, супруга генерала, сама раненная в Гражданскую, когда выносила на лихом коне генерала под пулями из занятой красными деревушки, ставила здесь с женами комсостава любительские спектакли.

Выстрел в аудитории

А вот что произошло на одном из занятий, которые вел генерал.

— Два батальона юнкеров, мой конвой, оркестр и я сам — вот и все наши резервы под Юшунью, — спокойно и размеренно говорил Слащов, глядя прямо в лица курсантам. Огромная аудитория затихла. — Конвой и я спешились, оркестр встал в строй. И мы пошли на ваши укрепления под барабаны под знаменами, развернувшись в цепи. Не стреляя.

Тишина сгустилась и стала вязкой.

— Собственно, стрелять-то нам было нечем. Это и есть тайна психических атак… — усмехнулся Слащов. — Пройдя километр под огнем вашей артиллерии, я приказал перейти на бег. Оставался километр до ваших укреплений, и стрельба теперь стала с вашей стороны более осмысленной и прицельной.

Напряжение в аудитории, казалось, достигло пика.

— Кстати, — продолжил генерал, — когда после боя мы подсчитали потери, выяснилось, что в этой психической атаке потерь было значительно меньше, чем в обычной. Вы стреляли отчаянно плохо.

Слащов повернулся спиной к залу и стал отмечать позиции на огромной карте.

Раздался выстрел — как гром.

Пуля ударила в карту рядом с лицом генерала.

Какой-то курсантик, недавно принятый, чьего имени никто не запомнил, отбросил наган и выбежал вон. Все молчали. Слащов долго стоял ссутулившись. А потом глухо произнес:

— Вот так же хреново вы стреляли и под Юшунью…

Командовать ему не доверили

Слащов мечтал получить под свою команду любую воинскую часть, но ее не доверили вчерашнему врагу. Три тысячи бывших врангелевцев вернулись в Советскую Россию по примеру Слащова, оставшиеся десятки тысяч были деморализованы: у красных сам Слащов! Но в войска его не пустили, понимая, что он сможет повернуть штыки против того, кого сочтет нужным, и за ним пойдут — таков был его авторитет.

Семь ранений. Все боевые ордена Российской империи. 122 лично им утвержденных смертных приговора большевикам и казнокрадам. Без счета рукопашных. Это все — генерал Слащов.

Так что же случилось 11 января 1929 года? Накануне генералу исполнилось сорок три. А утром его убили. Некто Колленберг, якобы мстя за повешенного в Крыму брата.

…Еще живы те деревья, что росли в 1929 году во дворе дома № 3 на Красноказарменной.